Жизненных перипетий этого удивительного человека хватило бы на десяток приключенческих романов: борьба за независимость Польши и русский плен, ссылка на Камчатку, бунт и побег на угнанном корабле, странствия по южным морям и покорение Мадагаскара. Он стал героем знаменитой поэмы Юлиуша Словацкого «Бенёвский», одноименного романа Вацлава Серошевского и множества других книг. О выдающемся авантюристе XVIII века Мауриции Бенёвском, оставившем заметный след в польской литературе, рассказывает Игорь Белов.
Колоритная личность Мауриция Августа Бенёвского, классического трикстера и искателя приключений, неизбежно вызывает в памяти образ барона Мюнхгаузена. Нет, Бенёвский не вытаскивал себя за волосы из болота и не летал верхом на пушечном ядре. Однако его дневники, остающиеся едва ли не единственным источником информации о жизни этого героя «плаща и шпаги», полны таких головокружительных нестыковок и при этом столь убедительны, что нельзя не согласиться с польским биографом Бенёвского, писателем и историком Янушем Рошко, который писал: «Бенёвский не был бы тем, кем был, если бы сначала не наврал о том, что был тем, кем не был». Чем же история Бенёвского так привлекала писателей и поэтов?
В рядах Барской конфедерации
Мауриций Бенёвский родился в 1746 году в городке Врбов на словацких землях, принадлежащих австро-венгерской короне, в семье полковника императорской кавалерии и дочери спишского епископа. Дома говорили на венгерском, в разных документах Бенёвского записывали то как венгра, то как словака, а сам он впоследствии чаще всего называл себе поляком – к примеру, в дневниках он именовал себя «магнатом королевств венгерского и польского», а также писал: «По рождению я венгр, по происхождению поляк». В общем, Бенёвского можно назвать одним из первых европейских космополитов.
Юный барон рано начал военную службу, дослужился до гусарского капитана и даже участвовал в Семилетней войне (хотя историки считают, что участие в этом событии Бенёвский себе приписал). В 1768 году неожиданная смерть отца вынудила Бенёвского срочно вернуться домой, где он узнал, что остался без наследства, которое досталось его сводным сестрам. Не на шутку рассердившись, Бенёвский, подобно пушкинскому Дубровскому, сколотил разбойничью шайку из верных себе людей и выгнал сестер с их мужьями из родного имения. Те в долгу не остались и пожаловались австрийской императрице. Барон был обвинен в самоуправстве и дезертирстве, а заодно и в ереси (Бенёвскому припомнили, что он увлекался алхимией, надеясь таким образом разбогатеть).
Оказавшись вне закона, Бенёвский решил не дожидаться ареста и бежал в Польшу. В Кракове он примкнул к Барской конфедерации – вооруженному объединению польских магнатов против короля Станислава Августа Понятовского, ставленника Российской империи. Конфедерация, получившая свое название благодаря украинскому городку Бар, где она была создана, объявила себя противником королевской реформы, уравнивающей католическое и православное дворянство Речи Посполитой, что на практике означало бы фактическое российское господство. Под командованием генерала Казимира Пулавского Бенёвский отважно сражался с царскими войсками, дослужился до полковника, однако в одном из боев попал в плен к русским солдатам. Генерал Апраксин великодушно отпустил пленника, взяв с него обязательство никогда не поднимать оружия против русской императрицы, однако неугомонный Бенёвский снова примкнул к отрядам Пулавского и вскоре опять оказался в плену. На этот раз на снисхождение рассчитывать уже не приходилось.
Бунт на Камчатке
Бенёвский был этапирован в Киев, а оттуда сослан в Казань, подальше от театра военных действий. Однако гнить без дела на берегах Волги мятежный гусар не собирался и в ноябре 1769 года вместе со своим товарищем по несчастью, шведом Адольфом Винбланом, бежал. Вскоре беглецы добрались до Петербурга, рассчитывая уплыть оттуда в Европу. Затея провалилась: капитан голландского судна, согласившийся было взять Бенёвского и Винблана на борт, перед самым отплытием выдал их тайной полиции. Беглецов посадили в Петропавловскую крепость, а затем по этапу отправили в бессрочную ссылку на Камчатку. Так Бенёвский в 1770 году оказался в Большерецком остроге, где был освобожден из-под стражи – бежать с полуострова все равно было некуда.
Вскоре Бенёвский понял, что единственный способ покинуть Камчатку – это угнать российский корабль. На Камчатке барон подружился с русским ссыльным Петром Хрущевым, сосланным «за оскорбление величества». Комендантом Камчатки был капитан Нилов – человек добродушный, но пьющий, не особо озабоченный охраной полуострова. Бенёвский и Хрущев решили устроить в Большерецке бунт и завладеть галиотом «Святой Петр», стоявшим на якоре в ближайшей бухте. Заговорщикам удалось привлечь на свою сторону других ссыльных и даже нескольких свободных обитателей Камчатки, недовольных своей жизнью – китобоев, казаков, пару чиновников и одного священника. Для большей убедительности Бенёвский выдавал себя за тайного эмиссара цесаревича Павла Петровича.
26 апреля 1771 года в Большерецке вспыхнул бунт. Комендант Нилов в последний момент узнал о заговоре, однако отнесся к этому крайне легкомысленно, по обыкновению оказавшись в железных тисках «зеленого змия». Разбудил «начальника Камчатки» Бенёвский, явившийся в дом коменданта в сопровождении вооруженных людей. Толком не протрезвев, Нилов схватил Бенёвского за воротник камзола и попытался задушить наглеца его же собственным шейным платком, однако был застрелен заговорщиками, бросившимися на помощь барону. Большерецк был захвачен почти без боя.
Бенёвский объявил себя правителем Камчатки и вместе с товарищами по бунту начал готовиться к отплытию. Напоследок он проявил себя мастером политического «троллинга», составив манифест «Объявление в Сенат», где описывались страдания русского народа под пятой тирании Екатерины II. Документ был отправлен в Петербург, привел императрицу в ярость, после чего за голову Бенёвского была объявлена награда. Любопытно, что поднятый Бенёвским на Камчатке бунт стал единственным за всю русскую историю случаем удавшегося массового побега ссыльных из «мест не столь отдаленных».
Пираты Восточно-Китайского моря
11 мая 1771 года Бенёвский вывесил на захваченном галиоте «Святой Петр» флаг Барской конфедерации и корабль, подняв паруса, покинул Большерецкую гавань. Бенёвский сотоварищи отправились к берегам Японии. Плавание продолжалось все лето, один раз галиот чуть не пошел ко дну во время сильного шторма. Японцы, которые в то время относились к чужестранцам крайне подозрительно, не позволили команде Бенёвского сойти на берег, однако помогли пополнить запасы риса и пресной воды. Бенёвский попытался войти в доверие к японским чиновникам, сочинив историю о том, что по его следу плывут русские корабли, которые собираются напасть на Хоккайдо – и хотя эта выдумка не позволила ему прогуляться по японскому берегу, русско-японские отношения она осложнила надолго и всерьез.
Зато острова архипелага Рюкю встретили путешественников настолько радушно, что Бенёвский чуть было не женился на местной девушке. Когда же в августе его корабль встал на якорь у берегов Тайваня, трое членов экипажа, отправившись на остров за пресной водой, погибли от стрел туземцев. В ответ на это Бенёвский расстрелял из пушек прибрежную деревню и решил на Тайване не задерживаться. А уже в сентябре «Святой Петр» пришвартовался в португальской колонии Макао на побережье Китая.
Если бы португальские власти знали о подвигах барона, он был бы немедленно арестован. Однако Бенёвский, как подлинный «джентльмен удачи», пошел ва-банк и сам нанес визит губернатору Макао, представившись польским ученым, путешествующим на приобретенном у русских корабле, и произвел такое выгодное впечатление, что на какое-то время поселился в губернаторском доме. Затем он продал потрепанный галиот, не поделившись с остальными членами команды, а тех, кто пытался возмущаться, отправил при поддержке губернатора в местную тюрьму.
После этого на зафрахтованном французском корабле Бенёвский вместе с лояльной частью своей команды отправился в Европу. Во время остановки на острове Маврикий, который тогда был французской колонией, барон услышал восторженные рассказы о чудесном острове Мадагаскар. Видимо, именно тогда у предприимчивого Бенёвского появилась идея основать на Мадагаскаре свое собственное королевство. Оставалось заручиться политической и финансовой поддержкой французского правительства. Пора было покорять Париж.
Король Мадагаскара
В Париже Бенёвский довольно быстро стал популярным персонажем, завсегдатаем великосветских салонов – он увлекательно рассказывал о своих приключениях, часто по привычке их приукрашивая. Франции нужны были герои-мореплаватели, а еще больше нужны были заморские колонии, и в декабре 1772 года король Людовик XV предложил Бенёвскому возглавить экспедицию на Мадагаскар. Раньше этим островом владели португальцы и голландцы, затем французы, но колонизация острова шла из рук вон плохо, и единственный французский форт на острове был давно заброшен. Только пираты время от времени устраивали на Мадагаскаре свои базы. Бенёвскому было поручено вернуть остров французской короне – для этого его произвели в полковники, назначили командиром добровольческого пехотного корпуса и снарядили корабль «Маркиза де Марбеф», который в апреле 1773 года покинул берега Франции и взял курс на мыс Доброй Надежды.
Увидев в феврале 1774 года в окуляре своей подзорной трубы берег Мадагаскара с его невероятно яркой, сочной зеленью, Бенёвский без памяти влюбился в этот сказочный пейзаж. Бросив якорь и высадившись со своими людьми на острове, он вскоре проявил чудеса дипломатии и расположил к себе туземцев, внушив им, что он – прямой потомок здешних королей. Мадагаскарская мифология предписывала местным жителям с почтением относиться к тем, кто прибывает на остров из-за моря – считалось, что на больших кораблях перемещаются посланцы богов. К Бенёвскому относились с благоговением, и вскоре он был провозглашен туземцами верховным владыкой острова – ампансакабе. Новоиспеченный король с энтузиазмом взялся за дело – начал осушать болота и строить город Луисбург, названный так в честь короля Франции Луи XV.
Однако Бенёвский многого не предусмотрел – в частности, убийственного тропического климата и свирепствующей в этих местах малярии. Его люди умирают один за другим, а туземцы, разуверившись в божественном происхождении новоприбывших, начинают красть товары со складов. Да и французские власти, до которых стали доходить слухи о самоуправстве Бенёвского, построившего себе огромный дом, больше похожий на дворец, и считающего себя полноправным владыкой острова, вскоре разочаровались в заморской авантюре. Финансирование было прекращено, и тогда Бенёвский, который к тому времени провел на Мадагаскаре уже четыре года, решил ненадолго вернуться во Францию, чтобы поправить свои пошатнувшиеся дела.
Проигранная партия
Франция пожаловала Бенёвскому титул графа и звание бригадного генерала, однако денег для него у французской казны не было – в Америке шла война за независимость, и Франция активно поддерживала молодые Соединенные Штаты, чтобы «насолить» Англии. При французском дворе Бенёвский заводит дружбу с Бенджамином Франклином, сойдясь с ним на почве любви к шахматам – Бенёвский и в самом деле был незаурядным шахматистом, и его коронный «мат Бенёвского» даже попал в учебники шахматной игры. Под влиянием бесед с американцем он решает отправиться в Америку, чтобы заинтересовать своим проектом Джорджа Вашингтона. Мадагаскар не отпускает Бенёвского, становится для него подлинным наваждением – о подобных вещах много позже писал Редьярд Киплинг, тоже кое-что понимавший в колониальных делах: «Тем, кто слышит зов Востока,/ мать-отчизна не мила». Сказочный остров манил, звал вернуться.
Не получив поддержки за океаном, Бенёвский едет в Англию, затем в Австрию. Наконец ему удается заинтересовать своим предприятием некоего Жана-Гиацинта Магеллана, ученого, члена Лондонского королевского географического общества и прямого потомка великого мореплавателя. В апреле 1784 года в Балтиморе был создан англо-американский консорциум для освоения Мадагаскара (война между Британией и США к тому времени закончилась).
Спустя год с лишним Бенёвский высадился на западном побережье Мадагаскара, на этот раз прибыв на остров уже под американским флагом (хотя на самом деле – исключительно в своих собственных интересах). Он захватил французские склады, заставил туземцев вновь признать себя владыкой острова, сделал свой родовой герб гербом Мадагаскара, а на месте одной из деревень основал новую столицу, назвав ее в честь самого себя Мавританией. Однако французы не могли стерпеть такой «оплеухи», и в мае 1786 года на остров прибыл отряд французской пехоты под командованием капитана Ларшера. Завязалась перестрелка и – французская пуля угодила Бенёвскому прямо в сердце. Король Мадагаскара, едва переступивший порог сорокалетия, был с почестями похоронен туземцами недалеко от места своей гибели. У его могилы посадили две кокосовые пальмы.
Литературный герой
Однако сегодня память об этом незаурядном авантюристе и космополите хранит не только одна из улиц мадагаскарской столицы Антананариву, названная его именем. Бенёвский стал литературным персонажем, героем поэм, пьес и романов. «Дневники» Бенёвского, опубликованные спустя несколько лет после его смерти, стали популярным чтивом во многих странах Европы и заинтересовали известных литераторов, без труда разглядевших в бурной биографии «короля Мадагаскара» золотую творческую жилу.
В 1795 году популярный немецкий драматург Август фон Коцебу написал пьесу «Граф Бенёвский, или Заговор на Камчатке» – примечательно, что на её премьере в Балтиморе в 1814 году был впервые публично исполнен гимн США. Спустя полвека немецкая писательница Луиза Мюльбах выпустила роман «Граф Бенёвский». В 1800 году в Париже поставили оперу Франсуа Буальдьё «Бенёвский, или ссыльные на Камчатке», а в конце 20-х годов следующего столетия там же вышел роман французского писателя Жана Д’Эсме «Император Мадагаскара». Не отставала и русская беллетристика – в 1894 году в Москве была опубликована историческая повесть Николая Боголюбова «Граф Мауриций Бенёвский», а в 1928 году – роман Николая Смирнова «Государство солнца».
Но самый внушительный след Бенёвский оставил в польской, а также венгерской литературе, поскольку и в Польше, и в Венгрии он по сей день считается национальным героем. В 1793 году поэму о Бенёвском написал венгерский поэт Йожеф Гвадани, сделавший своего героя венгром. А в польской литературе Бенёвского обессмертил выдающийся поэт эпохи романтизма Юлиуш Словацкий.
Первые пять песен поэмы «Бенёвский» Словацкий опубликовал в 1841 году в Париже (в то время поэмы и романы в стихах нередко выходили отдельными главами). Еще несколько песен остались в рукописях, однако поэму Словацкий так и не закончил. Несмотря на это, его «Бенёвский» стал одним из ключевых произведений польского романтизма, поставившим в то же время романтизму своеобразный предел. В качестве сюжетной канвы поэт выбрал польский период жизни Бенёвского, однако обошелся с биографией своего героя очень вольно: у Словацкого Бенёвский – не авантюрист мирового уровня, а простой польский шляхтич, по воле рока вовлеченный в круговорот исторических событий. Подход Словацкого оказался революционным, поскольку поэт говорил читателю: необыкновенная жизнь может быть уделом любого, даже заурядного человека. Ничего подобного в польской поэзии до Словацкого не было.
Но не только новаторский подход к образу романтического героя помог Словацкому создать шедевр. Важным атрибутом поэмы стало пресловутое «величие замысла». Словацкому удалось создать насыщенное произведение с несколькими тематическими пластами, полное лирических отступлений, в которых поэт полемизирует со своими идейными противниками (в первую очередь, с Мицкевичем), размышляет об истории и предназначении своей страны. «Бенёвский» – это еще и своеобразная энциклопедия польского национального самосознания, неторопливый рассказ о польской жизни и, по словам самого автора, «простой роман с родимым польским домом, / где в глотки льют, где псы, усы, кунтуш, / а главное – открытость польских душ» (перевод Б.Стахеева).
А в начале XX века польский писатель Вацлав Серошевский написал о неугомонном искателе приключений двухтомный роман-эпопею: первый том назывался «Бенёвский», второй – «Океан». Оба тома вышли незадолго до обретения Польшей независимости, так что образ мятежного польского графа Серошевскому продиктовала сама история: он изобразил Бенёвского смелым, решительным и мужественным человеком, в котором остро нуждается новая, возрождающаяся Польша. И как в воду глядел – фигура Бенёвского действительно актуализировалась в межвоенной Польше, причем в довольно экзотическом контексте.
Мадагаскар наш!
Образ великодержавной Речи Посполитой, простирающейся «от моря до моря» и даже владеющей заморскими колониями, несмотря на всю свою фантастичность (а может быть, именно благодаря ей), оказался довольно популярен в Польше в 30-е годы прошлого века. В 1930 году даже появилась общественная организация «Морская и колониальная лига», в которой состояло – ни много ни мало – около миллиона поляков. Лига пропагандировала идею обретения Польшей заморских колоний, не столько ради имперского имиджа, сколько во имя экономического прорыва. Активисты лиги рисовали образ светлого будущего: Польша начнет экспортировать натуральный каучук и нефть, в рационе каждой польской семьи появятся бананы, поляки станут проводить отпуска на побережье Африки. В Варшаве и других городах прошли демонстрации под лозунгом «Даешь колонии для Польши!».
А поскольку главным объектом колониальных претензий Второй Речи Посполитой был Мадагаскар, в то время находившийся под протекторатом Франции, Бенёвский вновь стал «героем дня». На волне интереса к теме заморских колоний польский путешественник и литератор Мечислав Лепецкий издал книгу «Мауриций Август Бенёвский, покоритель Мадагаскара». Именно Лепецкий в 1937 году возглавил правительственную делегацию, направленную на Мадагаскар с целью исследовать остров на предмет его «пригодности для колонизации». Начались неформальные консультации с французским правительством с целью убедить его предоставить языковую и культурную автономию будущим польским переселенцам, которые заняли бы часть острова.
Впрочем, затея оказалась несбыточной. Представители польских националистических кругов подключились к общественной дискуссии с гнусным антисемитским лозунгом «Евреев – на Мадагаскар!», что вызвало скандал во французской прессе. А начавшаяся мировая война и вовсе похоронила идею польских колоний. Так что сегодня тема колониальных амбиций довоенной Польши по-настоящему волнует разве что писателей, работающих в жанре антиутопии. К примеру, писатель Земовит Щерек, сводящий счеты с национальной мифологией на страницах своей книги «Речь Посполитая победоносная. Альтернативная история Польши» («Rzeczpospolita zwycięska. Alternatywna historia Polski»), рассказывающей о том, что было бы, окажись Польша победительницей во Второй мировой войне, с сарказмом описывает польскую колонизацию Мадагаскара: столица острова переименована в Новый Краков, а местная детвора, на радость приезжим польским чиновникам, хором исполняет «Мазурку Домбровского», немилосердно калеча слова.
Но легенда Мауриция Бенёвского жива до сих пор, потому что вся его захватывающая история, окупившаяся литературным бессмертием – не о колониализме, насилии и жажде наживы. Точнее, не только об этом. Она также и о способности человека принять вызов эпохи и встать вровень с ней, поверить в себя и научиться самому определять масштаб своей личности. А также о том, что у каждого из нас свой Мадагаскар – надо просто не проглядеть его за туманной дымкой повседневности, закрывающей нам горизонт.
Автор: Игорь Белов
Posted by "Канадская служба новостей" CNS Non-Profit site.
Некоммерческое сообщество журналистов
